В 13 лет я была на редкость некрасивым ребёнком: очень худой прыщавый червяк с большой головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь пубертатный период старалась держать меня подальше от родных и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерский лагерь. Пионерский лагерь состоял из бараков с детьми, домика администрации и четырёх туалетов. Туалеты состояли из кирпичной будки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками и дерьма с хлоркой. Дерьмо с хлоркой воняли, поэтому туалеты предусмотрительно строили далеко от жилых помещений и обсаживали их кустами.
Девочки долгое время думали, что я мальчик. В общем, со мной не дружили. В ту роковую ночь полуночный понос стал моим единственным товарищем.
Поносил весь лагерь: зеленые фрукты, немытые руки повара и всякая дрянь, которое жрали пионеры с голодухи, делали свое дело. Дырки в туалете были обгажены расстроенными желудками четырёхсот человек и девочки ходили в туалет парами: одна гадит, другая светит фонарем, чтоб первая не вляпалась в продукты распада предшественниц. Мне никто не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высирала солянку в гордом одиночестве; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и, сидя над дырой, я смирилась с тем, что уже вляпалась в чье-то скользкое дерьмо. Неожиданно какая-то тень метнулась прямо на меня, я заорала, резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему-то поносу и я вошла в очко как хорошо смазанная гильза. Черт! Летучая мышь загнала меня по пояс в кучу дерьма, над головой смутно виднелась очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое ухудшится. Надо выбираться!
Через полчаса, пыхтя и шепотом ругаясь матом, я дотянулась до очка руками: это, блин, было сложно… все твердые опоры были скользкими, как лед! Ухватившись за края дыры, я подтянулась и высунула голову: от свежего воздуха закружилась голова, и я удержалась на завоеванных позициях только волей к свободе. Подтянулась ещё и оперлась на локти: нужно за что-то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было склизким, зацепиться можно было только за поперечную деревянную балку в полуметре от меня, я с остервенением пыталась до неё дотянуться, шипя от напряжения: «Ну! Иди же сюда, сука! Дай, я до тебя дотянусь!»
Вдруг меня ослепила вспышка света, потом какой-то не то вздох, не то стон, и глухой стук… я испугалась и свалилась обратно. Ещё полчаса… и я снова над очком. Так. Тянемся? Есть! Я схватилась за перекладину и вылезла на бетонный пол, еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к реке отмываться. Метрах в пяти от туалета лежал директор, рядом с ним валялся разбитый фонарь… умер, что ли? Я пошла на речку, отмылась как смогла, а потом позвала людей: может, и не умер ещё, спасти можно.
Утром нам сказали, что у директора случился удар, вернулся в лагерь он только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось, когда к нему ходили дети. Я навещала его часто, он меня особенно любил… ведь именно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед смертью директор ненадолго пришел в себя. Он сказал, что в ту ночь он обходил территорию, случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь. На него из зловонной дыры лез адский говняный лупоглазый червяк, тянул к нему щупальца и шипел: «Ну-у-у… Иди же сюда-а… ссссука-а… Дай, я до тебя дотянуссссь!»
#indulgencia_disgust
#indulgencia_fun